Есть люди, по которым я скучаю и буду скучать сколько живу. Один из них Николай Кривомазов. Коля. Сегодня о нем…
День, когда я его увидел впервые, врезался в память так зримо, как будто это было вчера. Дождливый день лета 1973 года… В мой кабинет замредактора «Молодежки» деликатно постучали. Вошел высокий человек с окладистой рыжей бородой в вельветовой толстовке до колен.
— Здравствуйте, — начал незнакомец, — меня зовут Николай Кривомазов. Я из Якутска.
Это было неожиданно и радостно. Якутск — город моего детства и юности. Не прошло и пяти минут, как мы уже болтали как будто старые знакомые. Позже я понял, что в характере Коли была черта, чрезвычайно полезная для нашей профессии, — он быстро и легко сходился с людьми.
Никаких сомнений у меня не возникло — к нам приехал нужный человек. До осени он побегал внештатником, а там уже обзавелся «корочками» корреспондента «Советской молодежи», ими тогда дорожили. И начались его приключения, веселые, впрочем, не всегда. Его необычный вид (большая рыжая борода) и непринужденная манера общаться нравились далеко не всем.
Он был неистощимый выдумщик. Находил для материалов необыкновенных людей в самых что ни на есть обыкновенных сферах. А уж визиты, знакомства со знаменитостями — это Николай поставил буквально на поток. Всех даже перечислить не буду пытаться. Назову только двоих.
Первый — знаменитый Остап Ибрагимович Берта Мария… и так далее. Думаю, понятно, кто это был. Да, это он, Арчил Михайлович Гомиашвили, исполнивший роль великого комбинатора в фильме Гайдая «Двенадцать стульев». Актер оказался интересным человеком, живо, темпераментно поведал, например, о том, как в Париже рекламировали советский фильм. Сначала актеру и его гостям отказали в местах в кинозале, спровоцировав ожидаемый скандал. Наснимали возмущенного артиста, а на следующий день эти фотографии появились в газетах под шапкой: «Сам Остап Бендер не может попасть на фильм «Двенадцать стульев», который идет в нашем кинотеатре».
С замечательным артистом и театральным режиссером Олегом Ефремовым Коля предпочел встретиться тет-а-тет. Для этого у него была прекрасная площадка — дом родителей его жены Оли в предместье Рабочем. С огородом и колодцем. На дворе стоял август — огурчики-помидорчики тут же, в нескольких шагах, как и петрушка, и прочая зелень. Новые знакомцы уютно расположились за большим столом, хозяев дома не было.
Однако вскоре прибыл тесть. С машиной дров. Увидев немногочисленное застолье, скомандовал привычно, он преподавал физкультуру в ГПТУ: «Мужики, быстро пошли и разгрузили. А потом посидим. У меня пузырь есть». Тесть был человеком выпивающим. Коля смутился, а Олег Николаевич — ничуть. «Конечно, — сказал он, — пойдем и разгрузим».
Сказано — сделано. Вскоре они уже втроем сидели за столом и с новой бутылкой. Но тут тесть выпил, осмотрелся и узнал Ефремова, которого раньше видел только в телевизоре. Это ему не понравилось.
— Э-э, а ты откуда взялся? Ты же в ящике живешь! — заявил он.
— Да вот… Коля пригласил, — ответил мэтр.
— А я не желаю! — вскипел хозяин. — Это мой дом, я сам его выстроил и не хочу…
Кое-как Коле удалось успокоить старика.
Студеным январем 1974 года из заброшенной деревни Половинка, что под Усть-Кутом, отправился первый десант на Таюру, на место будущего поселка Звездного: четыре бульдозера, два вагончика, восемнадцать человек. Среди них — Коля Кривомазов. Как он туда попал — история умалчивает, все это было страшно секретно. Мы тогда смогли опубликовать только небольшую информацию об этом историческом событии. Пережили скандал.
В марте этого же года на совещании в Алма-Ате Брежнев объявил о БАМе на всю страну. «Эта стройка станет всенародной», — известил генсек.
Шлюзы открылись. Коллеги принялись за дело. Тут и Коле было что сказать. Например, о том, что руководитель первого десанта начальник СМП-266 Петр Сахно перед отправлением объявил: «Внимание, внимание! Поезд на Тихий океан отправляется через десять лет!».
Я неплохо знал Петра Петровича. Это был хороший, но невезучий руководитель: его не раз снимали с работы, в общем-то, без вины. Но пафос — это никак не про него. И потому я долго раскалывал Колю, стараясь узнать, не он ли сам это придумал. Наконец расколол — Николай признался. «Но ведь красиво же!» — ничуть не смутился он. Да и Сахно сам со временем поверил, что он эти слова произносил.
Через десять лет, прибыв на станцию Куанда, где толпы журналистов томились в ожидании укладки «золотого» звена, Николай сходу, в первом же материале (он тогда работал в газете «Социалистическая индустрия») сообщил читателям: «Говорят, Куанда с эвенкийского переводится как «место встречи». Этот «перевод» с удовольствием подхватили все. Апофеозом этой выдумки стала первая полоса любимого народом журнала «Крокодил». Там были изображены локомотив и глазеющий на него олень. Подпись гласила: «Куанда в переводе с эвенкийского означает «место встречи».
Но вы можете подумать, что Кривомазов только и делал, что сочинял небылицы. На самом деле его биография уникальна. Мальчик, рожденный в станице Мальчевской Ростовской области, окончивший музыкально-педагогическое училище в заштатном городе Каменске, прибыл по распределению в Якутию. Два года учил якутских ребятишек музыке и пению. Там же впервые встретился с профессиональной журналистикой. Это была скромная районка «Ленские маяки».
Потом были иркутская «Советская молодежь», «Комсомольская правда», «Социалистическая индустрия» в разных регионах страны — в Красноярске, Кемерово, Иркутске. Причем путь в «Комсомолку» был непрост: Николая невзлюбил первый комсомолец страны Евгений Тяжельников. Во-первых, из-за бороды, во-вторых, вожак молодежи и скромный газетчик разошлись в расшифровке аббревиатуры БАМ. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ провозгласил: «БАМ расшифровывается так: «Боевой авангард молодежи». И чуть ли не в этот же день прочел в подвластной ему «Комсомольской правде»: «БАМ расшифровывается так — баня, амбулатория, магазин, а уж потом железная дорога». И подпись — Н.Кривомазов. Комсомольский чиновник был человеком неглупым, понял, что бамовцам наверняка будет ближе толкование неизвестного Кривомазова.
Потому Колю в «Комсомолку» приняли не сразу. Но приняли. Но он там не засиделся и отправился в более взрослые газеты. Поступил в университет (верный своему озорному нраву пришел на экзамены… в лаптях), как-то между делом окончил его, а потом еще и сценарный факультет ВГИКа. Написал несколько книг и сценариев, по одному из них был снят первый советско-израильский фильм «Взбесившийся автобус».
Вершина его журналистской судьбы — должность ответственного секретаря главной в то время советской газеты «Правда». На моей памяти никто из нашей провинции так высоко не поднимался. Его предшественниками на этом посту в разные годы были Мария Ульянова и Вячеслав Молотов.
Он грузнел, грустнел — тяжело переживал развал страны и крах компартии. Горевал, но не опускал рук. Придумал и долгое время выпускал уникальную газету «Чарка», а потом и журнал «Русская водка». Утверждал цивилизованное русское застолье.
Когда я появлялся в Москве, мы непременно сиживали на кухне его квартиры в Останкино (в октябре 1993-го обитатели ее перебирались по квартире ползком: за окнами летели пули, как смертоносные осы). Мы выпивали с ним по чуть-чуть, пели песню, из которой знали один куплет целиком, из другого — две строчки. Вот эта песня:
«Зовут, зовут тропинки узкие, зовут пути и города, но эти улочки якутские не позабыть мне никогда…
… а я иду проспектом Ленина,
Иду на площадь Ильича!».
Потом мы смотрели друг другу в глаза, и Коля говорил: «Какой ты, Олежка, на хрен демократ!». Я отвечал: «Такой же, как ты, Колька, коммунист». И мы выпивали еще по одной.
Коли не стало 15 марта 2012 года. А я все тоскую по нему и буду тосковать, пока буду жить.
Фото Николая Бриля
