Мы сидели в кафе с историком Натальей Гончаренко. Кофе остывал — а она увлеченно рассказывала о письмах семьи Сукачевых, обнаруженных в архиве Тартуского университета. На вопрос, что же теперь делать с таким сокровищем (около тысячи листов рукописных посланий), Наталья уверенно ответила: «Читать». И мы стали читать. Практически двадцать иркутян присоединились к этому народному проекту: разбирались в старинных почерках, переводили письма с французского и немецкого, восстанавливали хронологию событий. Сама Наталья Гончаренко проделала титанический труд — собрала все расшифрованные послания воедино и подготовила на их основе книгу «Сукачевы. История одной семьи». Ее выход станет одним из главных событий к 170-летию со дня рождения Владимира Платоновича.
Великое сокровище
О невероятной истории обнаружения архива Сукачевых мы писали в декабре прошлого года. Биографию этой семьи уже много лет изучает иркутский историк Наталья Гончаренко. Одна из ниточек привела ее в Эстонию, в университет города Тарту, где вплоть до Первой мировой войны в зоотомическом кабинете работал старший сын Сукачева — Борис. В 1914-м он ушел на фронт, оставив всю переписку там, на кафедре беспозвоночных. Письма пролежали на чердаке до 1987 года, пережили две мировые войны, бомбежку города, затем перекочевали в музей и библиотеку университета, а в 2018 году попали в руки к Наталье Гончаренко. Из Эстонии она вернулась с драгоценным грузом — копиями тысячи писем и фотографий. В тот момент Наталья еще не представляла, что с ними делать. Понимала одно: это великое сокровище.
— Сначала восхищали только объем писем и сам факт их существования, но истинная ценность документов раскрылась во время расшифровки. Каждая фраза — открытие души, каждый факт — глубина событий. Я понимала, что все это требует скорейшего осмысления. Конечно, можно было растянуть лет на пять, читать понемногу, выкладывать партиями. Но азарт и любопытство взяли вверх, — признается Наталья Гончаренко. — Кроме того, во мне укрепилась мысль, что эти письма — народное достояние. И оно не принадлежит мне — оно принадлежит Иркутску, его людям. Поэтому я решила, что это должен быть народный проект, и кинула клич в социальных сетях.
Дешифровщики прошлого
Иркутяне стали охотно вливаться в проект, но многие сразу споткнулись о неразборчивый почерк, побледневшие чернила, нешуточные объемы работы — так, некоторые письма Владимира Платоновича занимают до 16 листов. В итоге сформировался пул постоянных «дешифровщиков»: Наталья Агапова, Елена Парфенова, Лариса Савельева, Ольга Аксаментова, Галина Гончаренко, Татьяна Дикун, Анна Дмитриева, Альбина Зайцева, Галина Клоченко, Галина Козлова, Татьяна Матисон, Татьяна Мерлина, Нина Владимирова, Елена Соболева, Вероника Уколова, Елена Урбан — люди абсолютно разных профессий и поколений, объединенные любовью к Иркутску и его истории.
Своеобразным рекордсменом команды стала пенсионерка Лариса Ивановна Савельева, которая разобрала около сотни писем. Почерк Надежды Владимировны Сукачевой долго никому не поддавался, пока не появилась Лариса Ивановна.
— Он напомнил мне почерк моей мамы, поэтому прочесть было нетрудно, — рассказывает женщина. — Раньше Надежда Владимировна представлялась мне очень собранной дамой, которая могла организовать не только собственную жизнь, но и жизнь окружающих. В письмах же открылась женщина, требовавшая к себе внимания, беспокоившаяся о душевном благосостоянии детей и мужа. Почти в каждом письме к сыну она писала: «О папе заботься, ты же знаешь, какой он впечатлительный и эмоциональный». Она неплохо разбиралась в политической обстановке, много читала, стремилась освоить новые языки, живопись. Хозяйство вела экономно, не была транжирой и даже не считала зазорным отнести свое старое платье в переделку — и это супруга городского головы, первая леди Иркутска.
Часть найденных писем предстояло не просто прочитать, а перевести с других языков. Немецкими посланиями занималась Елена Урбан, а французские (в основном это письма первой жены Бориса Сукачева — Марии Высоцкой) отдали переводчице Галине Козловой. Уже в процессе расшифровки обнаружилось очевидное сходство между ней и Мэри Высоцкой: обе молодые, утонченные, с безупречным художественным вкусом (Мэри писала картины, а Галина по первому образованию преподаватель изобразительного искусства). Даже язык повествования показался Галине каким-то знакомым, поэтому она быстро настроилась на стиль Мэри.
— В ней я разглядела прежде всего интеллигентную девушку, с тонкой душевной организацией, обостренным чувством справедливости, разностороннюю, самокритичную, — делится ощущениями переводчица. — У них с Борисом сложились доверительные отношения, построенные на взаимном уважении. Она беспокоилась о нем, нередко наставляла на путь истинный, часто писала: «Вот сейчас буду вас ругать, вы не обижайтесь».
Непосредственны и полны смешных подробностей письма младших детей Владимира Платоновича Володи и Ани. Мальчик деловито сообщает старшему брату о своих маленьких открытиях: как поймал саламандру, как в целях эксперимента оставил ветчину подгнивать на подоконнике, какого размера градины выпали накануне. Письма среднего сына, Платона, более информативны, но все равно трогательны. Именно их выбрала для чтения искусствовед Ольга Аксаментова. Старинные письма она расшифровывала вместе со своими детьми, позволяя им соприкоснуться мыслями и чувствами с ровесниками, жившими много лет назад.
— Детям было очень интересно. Они с удивлением слушали, как Платон наблюдал в Иркутске северное сияние, как на уроках химии в училище проводились опыты, после которых оставался запах дыма и жутко болела голова, — говорит Ольга Аксаментова.
Свою маму Наталья Гончаренко поначалу не подпускала к проекту, берегла ее зрение, но в итоге Галина Вениаминовна стала одним из главных действующих лиц. Во-первых, ей поддался витиеватый почерк Владимира Сукачева и она разобрала около 70 его писем. Во-вторых, проделала громадную исследовательскую работу и установила личности практически всех, кто упоминается в переписке — а это почти 500 человек.
— Часто в письмах встречалась какая-то Маньза. Потребовалось много времени и сложной аналитической работы, чтобы понять, что за этим именем скрывается Мария Петровна Лыщинская, в девичестве Кононович-Ширванская, близкий друг Сукачевых, — поясняет Наталья Гончаренко. — Упоминались Давыдовы — фамилия распространенная, и мы сначала пошли по ложному пути, полагая, что это потомки декабриста Василия Давыдова. Долго не могли понять, кого из братьев Рассушиных имеет в виду Сукачев в своих письмах, с кем из них он все-таки дружил. После долгого сопоставления фактов поняли, что речь идет о Владимире Александровиче, известном архитекторе.
Любовь на расстоянии
Есть еще один герой, который появляется практически в каждом письме Владимира Платоновича, — это Иркутск. Сукачев заботился о нем как о своем ребенке, скрупулезно подходя даже к таким вопросам, как укладка мостовой. Так, чтобы найти лучшее покрытие, он за свой счет постелил на Мелочном базаре три разных вида мостовой — торцевую, никольсоновскую и булыжную.
— Мы очень долго разбирали слово «никольсоновская», потом еще дольше выясняли, что же это значит. Если забить его в Интернете, выпадает только цитата из рассказа О.Генри, — разводит руками Наталья Гончаренко. — Моя мама провела целое детективное расследование, изучила научно-исследовательские работы по истории дорожных покрытий, чтобы понять суть. В конце концов даже нашла изображение. В общем, торцевая мостовая — это такой паркет, по которому ездят кареты, а никольсоновская тоже деревянная мостовая, но уложенная шахматным рисунком и предназначенная для пешеходов.
И такой подход у Сукачева был ко всему. Перед тем как основать в Иркутске общество попечения слепых, он объехал все подобные учреждения в Петербурге и Москве и перенес на местную почву только лучшие решения.
«Конечно, я побывал у всех слепых, но только одно учреждение нашел заслуживающим внимания — это училище общества призрения и воспитания бедных детей, основанное пастором Дитгофом. (…) В том же училище — интересная пишущая машинка для выпуклого шрифта на обе стороны; там же приготовляются рельефные карты из гипса. Интересная подробность: слепые не выносят известной формы рельефа; читая или разбирая пальцами некоторые рельефы, они жалуются на головную боль или ощущение горечи во рту. При этом замечено, что материал не оказывает влияния, а только форма; в особенности они не переносят закругленных форм», — пишет Владимир Платонович сыну в 1893 году.
Высшим проявлением любви Сукачева к Иркутску стала завещанная им картинная галерея. После изучения писем Наталья Гончаренко пришла к выводу, что мысль о создании художественного музея пришла Владимиру Платоновичу намного позже, чем мы привыкли думать.
— На первых порах его увлечение искусством не выходило за рамки обычного желания окружить себя произведениями живописи, благо у Владимира Платоновича были вкус и чутье на хорошие картины. Мне кажется, идея формирования художественного музея возникла еще и под влиянием Григория Николаевича Потанина, который в переписке с Сукачевым сетовал, что наши музеи не разделяются по видам: картины, чучела животных, гербарии, костюмы народов мира, книги — все вперемешку, — подчеркивает исследователь.
Она склоняется к тому, что мысль о передаче коллекции городу возникла в критический момент, когда Владимир Платонович покинул Иркутск. После 1898 года во многих его письмах сквозила боль, тоска по родному городу, даже Надежда Владимировна как-то призналась Борису: «Папа по-прежнему волнуется, и я все больше и больше убеждаюсь в том, что он сильно скучает без дела. А где его найти в Петербурге?»
В этот момент он сосредоточивается на мысли: если я не могу быть в Иркутске, я сделаю для города что-то иным путем. Именно тогда в письмах вместо слов «мои картины» начинают проскальзывать «иркутское собрание», «иркутская галерея». У Сукачева появляется много свободного времени, он путешествует по миру, знакомится с мюнхенским копиистом Робертом Хунцикером и заказывает ему картины, которые мы сейчас можем видеть в Усадьбе Сукачева.
Летопись семьи: начало
Нельзя забывать и о других волонтерах проекта, которые помогали в организационных моментах, подготовке книги к печати, установлении важных фактов — например, места захоронения Бориса Сукачева. Чтобы найти его могилу, пришлось поднять на уши практически всю Францию и привлечь еще с десяток незнакомых людей. После долгих скитаний по соборам, архивам и кладбищам Парижа удалось установить истину: старший сын Сукачева похоронен на кладбище Банье.
— Борис был трижды женат, про его третью супругу Анн-Мари Элизабет Добиньи мы узнали случайно, из открытки. Детей, скорее всего, ни в одном браке у него не было, но род Добиньи продолжился в фамилии Мишлон, — объясняет историк. — Так вот, в результате долгих поисков мне прислали фотографию семейного надгробия с фамильным вензелем, в котором переплетены три буквы — С, Д, М: Сукачев, Добиньи, Мишлон. Буквами с золотым тиснением, на французском языке, выбиты имена похороненных, в том числе Бориса Сукачева, а ниже — на старославянском: «Вечная память».
Крепкие семейные узы вообще были отличительной особенностью Сукачевых. Достаточно открыть любое письмо и прочесть пару строк, чтобы понять, насколько прочны и нежны были отношения внутри семьи. Их переписка полна заботы, внимания, искренности…
«Толпа провожавших заслонилась одним безгранично дорогим лицом, которое еще несколько секунд оставалось возле самого моего окна. Затем несколько взмахов шапки — я тоже махал шапкой, платок нужен был для других целей, — и скоро все исчезло за поворотом вагонов… Неправда! Дорогой мне образ и теперь стоит передо мной и будет со мной до конца моих дней!» — пишет, не скрывая чувств, Владимир Платонович старшему сыну после его отъезда в 1893 году.
— Владимир Платонович мне особенно близок, потому что он был человеком неравнодушным, очень честным и принципиальным, чувствительным, что, кстати, ему бросает упреком Вагин: «Я вчера говорил ему, что общественный деятель должен быть — кремень». Да, его многое волновало, беспокоило, расстраивало. Но размазней он точно не был, — считает Наталья Валерьевна. — Мы видим его поступки, где он представляется сильным и мужественным, где последовательно отстаивает свои идеи и борется за них.
До определенного момента Наталья не осознавала объема проделанной работы. Когда подсчитала — ахнула: оказывается, подготовленного материала хватит на три тома. Сейчас выйдет только первый, на который исследователь получила субсидию администрации Иркутска. В него вошли письма близких членов семьи: мамы, папы, братьев и сестры Бориса Сукачева. Книга «Сукачевы. История одной семьи» будет издана в августе, тиражом 200 экземпляров.
— Сукачев так много отдал Иркутску, он жил им, это было делом его жизни, стоявшим на первом месте. Не картины, не коллекция, а именно Иркутск, служение людям. И картинная галерея стала частью этого служения, — уверена Наталья Гончаренко. — Так что народный проект, чтение писем, это шанс отдать наш долг этому человеку и просто соединиться с ним в этой большой любви к Иркутску.
Фото из архива семьи Сукачевых
